Fader

Пишу для себя. "В стол"

Рекомендованные сообщения

Fader

Точка бифуркации.

А.Фадеев

    Иван Сергеевич Струков очень устал. Жить устал. Соседи его по интернату один за другим потихоньку прибирались, а он всё ещё продолжал отсчитывать унылые дни и бессонные ночи своего тягостного существования. Восемьдесят третий годок ему пошёл. Хватит уж! Пожил! Вот раньше думал он - не дотянет до этого возраста. Однако ж вот дотянул. Можно сказать с превышением плана шёл.

    Вчера, к примеру, помер всегдашний напарник Струкова по шашкам старик Лопухов. Тихо помер. Как заснул. Ещё днём дочка к нему приходила с внуками, чай пили. Дочка всё сетовала что трудно одной, что зарплаты не хватает, что бывший муж снова запил и к ней всё шатается, денег просит, а у неё нет и он со зла дверь ей поджёг. Дед Лопухов всё прощения у дочки просил за что-то, а она говорила, что простила давно. Дед Лопухов плакал как дочка-то ушла, а потом отдохнуть прилёг, его потом стали на ужин звать, а он холодный уже. Струков даже чуть-чуть позавидовал ему - тихо, мол помер Лопухов. Не мучился как, допустим, старуха Силантьева. Вот та сильно кричала перед смертью. Кричала, что не хочет туда идти, что страшно ей и что жизни толком-то и не видала - то война, то перестройка... А к утру всё равно померла. Не отпевали её. Она так распорядилась на случай кончины. Так и закопали её на сельском кладбище. Просто как ящик с ненужным хламом в землю зарыли. Вот так.

   А Струкова жизнь почему-то не отпускала. Всё томила его в окончательно одряхлевшем теле, которое с превеликим трудом уже удавалось поднять по утрам с койки. Не помиралось ему. Хотя сам он был уже готов. Ничто его здесь давно уже не держало. Только вот была у деда Струкова мечта одна. Так, не мечта даже, а просто желание. Желал он в место одно попасть. В деревню свою, где детство и юность прошли.

    Всё вспоминалось ему: вот идёт он - молодой тогда Ванька-тракторист - по деревенской улице, проходит мимо той заветной калиточки, видит свет в окошке, останавливается, тайком, будто вор перемахивает через невысокий забор, подкрадывается к окну, заглядывает, а там - она - Варенька! Дед Струков аж мурашками в этот момент покрывался, как вспоминал её. Чёрные как вороново крыло, волнистые волосы, крепкая, высокая грудь... и глаза! Эти глаза не мог забыть дед Струков всю свою длинную, нескладную жизнь! Ведь вот только одна ночка-то и была у них. Одна-единственная ночь! 

    Почему он ушёл тогда? Почему бросил её! В город уехал? Ну и что? Ведь звал же её с собой! Звал! Предлагал всё бросить и ехать с ним! А она всё с глупостями своими - сначала, дескать, пожениться, да обвенчаться, а потом уже она за ним хоть на край света. Особенно сердило Струкова вот это её "обвенчаться". Родители - вишь - верующие у неё были. А он ведь в комсомоле тогда состоял. В ячейке узнали бы - мигом вытурили, как несознательного элемента, а, может, и ещё что похуже. Так что как не крути, а по тому времени решение он принял верное, хотя и трудное. Собрался одним днём и уехал, хотя и кошки на сердце скребли.

    В городе у него потом другая появилась, но это уже так - не по любви, а просто - как сказать - нехорошо ему одному было, да и партячейка тогда настояла, дескать, надо тебе, Иван Сергеевич, дальше по партийной линии двигаться, а женатому доверия как ни крути больше. Ну и женился он на Алевтине, ткачихе с их предприятия и прожил с ней аж двадцать пять лет до самой её смерти. А потом уже и не женился больше. Детей у них с Алевтиной не было, так что доживал теперь дед Струков свой одинокий век в доме-интернате для престарелых один как волос на лысине. Никто к нему не приходил, да и не мог прийти. Такие вот дела.

    И вот однажды, ноябрьским утром, Иван Сергеевич проснулся со странным ощущением в груди. Такого с ним не бывало ещё и он сначала просто полежал, прислушиваясь к этому новому для него чувству. Сердце не болело, нет. Просто как-то маетно томилось и ныло. А в голове почему-то мысль одна - ехать надо! Туда. В деревню свою. Почему ехать, зачем - непонятно, а только надо и всё тут. Дед Струков присел на койке, глянул в окно. Хмурое осеннее небо нависало над облетевшими уже деревьями. Дождя не было. Старик медленно оделся, вышел в коридор, шаркая стоптанными тапками, влился в вереницу ходячих таких же как он стариков и старух, направлявшихся в сторону столовой.

      Пока монотонно пережёвывал безвкусную овсянку всё думал - может, отпустит? Но не отпускало. К концу завтрака Иван Сергеевич уже твёрдо знал что поедет.

    Пока остальные обитатели интерната разбредались кто куда - кто к телевизору в холле, кто к столикам с шахматами, дед Струков на секунду зашёл в свою комнату, взял в тумбочке деньги, оттуда прямиком отправился в гардероб, надел куртку, тёплые башмаки и вышел из корпуса - вроде как бы прогуляться. Через полчаса он уже был на железнодорожной станции. Ближайшая электричка должна была вот-вот подойти. Дед Струков купил билет, в газетном киоске взял газетку чтобы почитать в дороге, и вышел на платформу. Тут только он вдруг остановился и задумался - зачем, для чего, и, главное, к кому он собрался ехать?! Сердце вдруг дало сбой и слегка закружилась голова. Это что ещё такое?! Не хватало тут, прямо на платформе, дуба дать! Дед Струков вдруг с томительным ознобом представил, как лежит он на холодном станционном бетоне, а вокруг толпятся чужие, незнакомые люди, говорят что-то, скорую вызывают. Старик оглянулся на здание станции, потом посмотрел в ту сторону где за рощицей находился их интернат, подумал - может, вернуться пока ещё не поздно? Даже сделал два шага к лестнице, ведущей к выходу с платформы, но остановился, посмотрел на билет, потом оглянулся в сторону путей, где вдалеке уже показалась электричка - и остался стоять.

    Потом, уже сойдя с электрички в Москве и пересев на метро, глядя на лица спешащих по своим неотложным делам людей, дед Струков вспомнил, как сам приехал сюда более полувека назад, как ночевал первую ночь в пригородном стожке сена - на том месте теперь высотки стоят - как ходил потом по городу, читая объявления "требуются". Не сказать, что это было как будто вчера - слишком сильно изменился с тех пор Большой Город - но и пропасти такой минувших лет не ощущал всё же Иван Сергеевич.

    Потом, когда электричка восточного направления уже несла его к конечной цели путешествия, дед Струков снова задумался. В голове его вдруг всплыло однажды понравившееся ему слово - бифуркация. Слово это с особым вкусом произносил лектор, который приходил периодически в их интернат. Точка бифуркации - это место, где события расходились в разные стороны и шли уже своими какими-то путями - так Иван Сергеевич понял те путаные объяснения заумного лектора. Дед Струков теперь представил себе - вот случилась в его жизни она - эта самая точка. Допустим, не уехал бы он тогда из деревни. Остался. Поженились бы они с Варенькой, детишки у них пошли. Трое. А, может, все пятеро. Теперь вот внуки бы уже были. Проработал бы Иван Сергеевич всю жизнь трактористом, а, может, и в председатели колхоза бы вышел с его-то пробивным характером - чем чёрт не шутит! И сидел бы он сейчас - уважаемый всеми бывший председатель, наверняка герой труда, в своём большом и чисто прибранном доме, в кругу семьи. На полу бы внуки копошились, зятья бы за советами обращались - как им свои хозяйства и дома вести. Потом Варенька бы всех к столу созвала, всю их большую семью. И ели бы они наваристые щи из свинины, выращенной в собственном хозяйстве, и ...

     ...Электричка вдруг дернулась, начала резко тормозить, противно заскрипела, дед Струков машинально ухватился за сиденье. Мечта его, с реальным почти звоном, раскололась  рассыпалась на множество кусочков и потом уже как ни силился Иван Сергеевич так и не смог он больше собрать свои мысли о той, невообразимо прекрасной его жизни, которая так и не случилась. Да-а, такая вот бифуркация, мать её!

Дед Струков глянул в окно. Там быстро темнело. Осенний день уже заканчивался. А ведь ещё возвращаться! Иван Сергеевич вдруг рассердился. Он уже начал жалеть, что вообще затеял эту поездку. Ерунда какая-то. Старый дурень! Не к кому там ехать! И незачем уже. Он вдруг поднялся с сиденья и вышел в тамбур - решил - выйду сейчас на ближайшей станции и сяду на обратную в город. Электричка остановилась, двери открылись. Дед Струков так и остался стоять в тамбуре.

    Наглухо тонированная девятка с выключенными фарами тихонько вкатилась на окраину деревни и замерла.

     Татарин заглушил мотор. Кабан, сидевший на пассажирском сидении оглянулся назад, стараясь разглядеть дорогу откуда они только что приехали.

- Ни хрена не видно! Дорога - говно! Как бы на обратном пути в кювет не слететь.

- Не слетим, - Татарин потёр ладонь о ладонь, потом взялся за ручку открывания двери - ну, чё, пошли?

Кабан снова огляделся по сторонам, привыкая к темноте.

- Кажись тихо. Пошли.

     Они вышли из машины. Татарин не стал ставить её на сигналку, чтоб лишний раз не шуметь, хотя деревня по осени почти опустела. Дачники разъехались, а местных осталось полторы убогих бабки, доживавших тут свой век.  Татарин подошёл к багажнику, открыл его.

- Чё делать-то надо? Ты так толком и не объяснил - Кабан зябко поёжился - чё-то холодно после машины.

- Сейчас согреешься. Татарин зло хмыкнул - Михей тут кое с кем перетереть велел. Москвич один, корефан его, - домушку себе тут построил, хочет ещё один участок по соседству прикупить, а там бабка ерепенится, не продаёт.

- Ну?

- Чё - ну, - Татарин зло зыркнул на Кабана. Ты чё - совсем тупой? Михей велел бабку эту уговорить, чтоб корешу его землю продала и свалила отсюда. Ясно?

Кабан кивнул. - Ясно. А бабка-то одна там? Деда, детей нет?

- Деда нет. Бабка бобылкой весь век прожила. Дочка только у неё там. Инвалидка, без ноги. Внук сейчас в городе. Одни они тут короче.

- Ты откуда знаешь?

- Знаю. Я местный. На том конце деревни дом наш когда-то стоял.

- А если не уговорим бабку?

     Татарин достал из багажника пластиковую канистру в которой масляно плескалась какая-то жидкость. Кабан по запаху сразу понял, что это бензин.

- Уговорим.

Татарин тихо защёлкнул багажник и двинулся в темноту. Кабан направился за ним.

    Эти двое в своей жизни тоже когда-то, вместе с огромной страной прошли свою точку бифуркации. В той другой, параллельной жизни одного из них уважительно звали Рефатом Равильевичем и  работал он зоотехником в колхозе-миллионере, летом ездил со своим многочисленным семейством на юг по профсоюзной путёвке и фотография его не сходила с доски почёта. А другой - Алексей Иванович Кабаков служил в армии, в воздушно десантных войсках в звании майора и считался лучшим командиром подразделения в их полку, и недавно у него родился второй ребёнок - девочка. И имя они ей вместе с женой придумали хорошее, звучное - Виктория.

   Но не случилось. Точка бифуркации была пройдена, рельсы свернули на другой путь и стали эти двое тем, кем стали - шестёрками у местного криминального авторитета Михея.

    Добираясь до своей деревни дед Струков изрядно промок, а ноги его, с налипшей на башмаки глиной, превратились в пудовые гири, которые он с трудом передвигал по раскисшей дороге. - Ну ничего тут не изменилось за пятьдесят-то лет! - старик прямо удивился. Дорога всё такое же раскисшее месиво. Шёл он сюда уже из чистого упрямства - весь день ведь проехал! И что - развернуться теперь обратно? Нет уж! Дудки! Теперь он уж точно должен посмотреть на тот заветный домик на окраине! А потом - он уже всё рассчитал - успеет вернуться с последней электричкой в город, а там уже переночует где-нибудь. Да!

    Сердце Ивана Сергеевича учащённо забилось в тот момент, когда он свернул в тот самый проулок, где находился когда-то дом Вареньки. Он даже шаг замедлил. Будто испугался чего-то. А чего - и сам не знал. А, вдруг, - подумалось ему - и дома-то уже этого нет давно. Сгорел, либо снесли. И чего тогда пёрся в такую-то даль!

     Дед Струков прошёл ещё метров сто и тут сразу его увидел. Стоял дом! Стоял! И даже окошко в нём уютно светилось! Старик снова остановился, пережидая пока чуть успокоится заколотившееся от волнения сердце.

    Крадучись, будто вор какой, открыл он калитку. Всё ближе,  окно в котором горел свет. Варенька! Деда Струкова вдруг обожгла мысль - а вдруг не она! Вдруг дом уже давно продан и живут в нём совершенно чужие люди!

     Старик заглянул в окно и сразу узнал её. Она это была! Точно она! Его Варя хлопотала у печки, снимая кастрюлю с какой-то снедью и что-то при этом говорила женщине, сидевшей за столом. Рядом с женщиной стояли прислоненные к стене костылики. Губы Вареньки продолжали беззвучно шевелиться, а женщина у стола согласно кивала головой. Дед Струков жадно рассматривал лицо своей Вари. Состарилась, побелела вся, но старику-то виделась она всё той же двадцатилетней Варюхой с которой коротали они летние ночки у реки. Подбородок защекотало, старик провёл в том месте рукой и  вдруг понял, что стоит и беззвучно плачет. Потом взгляд его скользнул по стене и он обомлел. Там, в красном углу, возле икон, среди фотографий отца и матери Вари, а также фотографий неизвестных ему младенцев висела его - Ивана Сергеевича Струкова фотокарточка! Та самая фотокарточка Ваньки-тракториста, которую он сделал для доски почёта, да потом передумал отдавать председателю и подарил Варе.  Дед Струков отстранился от окна и прислонился спиной к стене избы.

- Это что же получается? - Это выходит, Варя помнила и ждала его? Все эти полвека с хвостиком, которые он жил неизвестно где, неизвестно как и, самое главное - неизвестно для чего!

- А та женщина за столом! - Ивану Сергеевичу не зря показалось, что лицо её странно знакомо ему. Это же его лицо! Ну, не совсем, конечно, его, но... - Дочь? Выходит, что это его дочь?!

Деду Струкову очень хотелось верить в то, что это именно так. - - Тогда что же это получается? - Семья получается есть у него?! Вот тут, в глухой, забытой Богом деревне у него жила все эти годы его настоящая семья?!

   Старик со всхлипом втянул холодный сырой воздух. Сердце колотилось так, что казалось ещё немного и выскочит оно из груди, проломив рёбра. Войти! Прямо сейчас! Войти и бухнуться ей в ноги! Обнять любимые, родные колени и завыть по-волчьи и просить - просить - просить у них прощения. А она ведь простит, а? Должна же простить!...

- Ты чё натворил, козёл! - услышал он вдруг сдавленный, злой шёпот и вздрогнул.

- А я почём знал, что ты её уже открыл! Темно тут как у негра в заднице! - таким же злым шёпотом ответил второй голос.

Шёпот доносился откуда-то из-за дома. Дед Струков секунду размышлял, потом направился в ту сторону и заглянул за угол.

- Ты полканистры разлил, дебил! - Татарин, отряхивая руки от попавшего на них бензина, поправил носком ботинка стоявшую у его ног пластиковую канистру. Рядом на земле виднелась приличная маслянистая лужа разлитого топлива.

- Да хрен с ним! И этого хватит, - Кабан достал из кармана зажигалку Зиппо. - Давай, лей на стену. Дверь в избушку я припёр, не выскочат. Кабан резко чиркнул колёсиком зажигалки и в решетчатой её чашечке весело заплясало голубоватое пламя.

    Старик вывернулся из-за угла избы как-то резко и неожиданно. Так что Татарин даже вздрогнул от испуга.

- Эй, хлопцы, а вы чего это тут делаете, а? - голос старика прозвучал как выстрел, хотя говорил он вовсе не громко. Татарин и Кабан ошалело смотрели на деда, а он на них. Тянулись секунды. Само время превратилось в тягучую, почти физически ощутимую субстанцию.

   Дед Струков, наконец, всё понял. Эти двое пришли за его семьёй. И кто-то здесь и сейчас должен будет умереть. С каким-то горловым, нечеловеческим воем стрик бросился на бандитов. Неожиданно сильным ударом всего своего старого, но ещё довольно тяжёлого тела он сбил с ног первого, который стоял с зажигалкой. Та прочертила огненный круг и упала к ногам раскосого, аккурат рядом с бензиновой лужей. Не давая гадам опомниться, дед Струков подскочил в раскосому, вцепился ему в горло и повалился, увлекая того с собой на землю. Всё произошло в одно мгновение. Бензин из канистры плеснул на зажигалку и разом, с громким хлопком заполыхала на земле лужа, в которой корчились в смертном сплетении Татарин и продолжавший держать его за горло старик.  

   Кабан, сунувшийся было помочь Татарину, отскочил в сторону, опалённый диким пламенем, которое теперь жадно пожирало визжащего от ужаса и предсмертной боли его напарника и вцепившегося в него старика. Крутнувшись на месте, сбивая огонь с ладоней, Кабан вдруг замер на мгновение, потом рванулся в сторону и исчез в ночи - спасать Татарина было уже поздно.

     В краткий миг перед мысленным взором деда Струкова проскочила вся его бесконечно долгая и такая странно короткая жизнь. - Вот оно как, оказывается, умирают-то! - подивился старик. А ещё он вдруг ясно понял - как будто нарисовал кто перед ним - его это семья была. И дочка и внук - все его. Спас он их. Больше никто и никогда не придёт поджигать их дом. Знал дед Струков, что похоронит его Варюша на здешнем кладбище, рядом со своими родителями и будет ещё долго ходить к нему на могилу и будет с ним разговаривать как с живым, а он будет ей отвечать, хоть и не услышит она. Можно, оказывается, вернуться в эту проклятую точку бифуркации! Вернуться и всё изменить. Можно. И человеку и народу и целой стране. Надо только сильно захотеть. Вот дед Струков и вернулся и всё теперь пойдёт совсем по-другому. Он знал это теперь наверняка.

   Иван Сергеевич Струков умер совершенно счастливым человеком.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Fader

Банка молока.

А.Фадеев

     Басовито гудя мощным мотором, пробивая капотом заряды летящего навстречу снега, тяжёлый джип нёсся по шоссе. Свинцовые снеговые тучи с самого утра завесили небо и ясно ощущалось, что хмурый январский день закончится так и не начавшись. А в салоне машины было тепло и даже по-своему уютно. Негромко играло радио. Мысли Елены незаметно переключились с домашних и рабочих проблем, оставленных в мегаполисе, на предстоящую встречу со свои духовником отцом Давидом. Поездки эти к нему за советом становились всё реже и реже - с трудом удавалось каждый раз выбирать время в плотном графике. И чего не сиделось-то ему в богатой статусной обители  рядом с Москвой?! - с непонятным для неё самой раздражением подумала вдруг Елена. Теперь вот приходится мотыляться почти за две сотни вёрст в глухой, полуразрушенный, и какой-то сиротский монастырь в лесах на краю Владимирской области. За каждым разом в эту тьмутаракань не накатаешься. Да и отец Давид с каждой их встречей выглядел всё слабее и болезненнее - сердце у него явно сдавало вдали от столичной медицины и надлежащего ухода. Елена вздохнула - наверное, скоро придётся искать себе другого духовника. 

   Летела под колёса монотонная лента дороги и бесновались за окнами заряды колючего снега из низких серых туч. По радио бубнил "про экономику" какой-то очередной умник и Лена раздражённо ткнула пальцем в кнопку, оборвав "эксперта" на полуслове.  Стало замечательно тихо. Только гул мотора и свист ветра. Да! Так что там насчёт Давида? Почему он вдруг собрался и уехал в эту отдалённую полуразрушенную пустынь? Или не вдруг?  И что это? - тяга к перемене мест, или действительно стало совсем невмоготу в монастыре, расположенном слишком близко к суетной Москве? Спасаться поехал? А мы тут как же? Поди - найди ещё правильного батюшку! Чтоб по душе. Вот Давид он какой-то особенный всё таки: глянет и как будто рентгеном тебя просвечивает, сам суровый на вид, а глаза всё равно добрые.  

    Пронзительно затренькал телефон, на дисплее высветилось "Мама". Елена чуть поморщилась. Именно сейчас разговаривать с матерью совсем не хотелось. Тем более, что примерное содержание беседы Лена представляла себе вполне ясно - мама сначала начнёт жаловаться на крепко выпивающего Сашку - младшего брата Лены, потом плавно перейдет к ценам в магазине, а под конец разговора опять будет приглашать заехать в гости с маленькой Симой, прекрасно понимая, что Елена, скорее всего не приедет - времени нет почти совсем. Да и чудить маманя стала в последнее время всё чаще - то гулять уйдёт и не сообщит куда, а телефон свой отключит - ищи её, беспокойся. То советы давать начнёт как лучше жить, как солить огурцы, как воспитывать ребёнка... - а нужны мне её советы?! Телефон продолжал звонить. Ну что там у нас опять приключилось, мама?! - Елена, наконец, протянула руку к аппарату, но в этот момент тот вдруг замолчал. Елена с облегчением выдохнула - ну и хорошо, потом поговорим.   

  Машина съехала на просёлочную дорогу. Впереди на обочине Елена заметила проступившую сквозь снежную круговерть одинокую голосующую фигурку женщины, притормозила, опустила окно - вам куда? Женщина, скорее это была старуха в каком-то сером платке и телогрейке, ответила не сразу, как будто не расслышала вопроса. Снег бил её прямо в лицо, слепил глаза. Наконец, она разжала губы - мне туда - махнула рукой - вперёд. Там деревня. Елена открыла дверцу и кивнула - садитесь. Бабулька с трудом взобралась на переднее сиденье и чуть поёрзала, устраиваясь поудобнее. Елена закрыла окно и нажала на газ. Она частенько вот так подвозила старушек, стоящих на обочинах или на пустынных остановках за городом. Даже получала от этого некоторое моральное удовлетворение - дескать вот и ещё одно доброе дело сделала - ведь, как правильно говорится - вера без дел мертва. Проехали некоторое расстояние и тут - Боже мой! - тут только до Лены донёсся тяжёлый запах, исходивший от попутчицы. Это была едкая смесь давно немытого человеческого тела, старческой мочи и ещё чего-то такого непередаваемого. Сиденье! Я же потом кожу ничем и никогда не отмою! - с нарастающей брезгливостью подумала Елена. Может, попросить её выйти? - она скосила глаза на старуху - та сидела мокрая и жалкая в этой своей засаленной телогрейке и  заношенном платке и, казалось, вообще не замечала ничего вокруг. Нет, высадить - совсем некрасиво как-то получится. Не по-православному.

    Лена вела машину, старуха молчала, уставив неподвижный взгляд на дорогу. И ведь мотается тоже! Зачем, куда? - всё больше раздражалась Елена. Ехала бы, наконец, автобусом! А вдруг у неё ещё и вши - Лену даже передёрнуло от этой мысли и она снова посмотрела на попутчицу. Где же ваша деревня? - с плохо скрываемым раздражением в голосе вновь переспросила она. Старуха опять ответила не сразу. Глядя прямо перед собой она чуть подумала и кивнула головой вперёд - Там. Скоро уже. -Ну почему именно мне встретилась эта бабка?! - терзалась Лена с трудом вдыхая тяжёлый запах попутчицы. Почему я не проехала чуть раньше или чуть позже?! Зачем вообще остановилась?! - она направила себе на лицо воздух из сопла обдува - дышать стало чуть легче.

   Деревня выплыла из снежной пелены неожиданно. Как призрак, как мираж у дороги. Лена повернула лицо к попутчице - эта деревня? Та как-то неуверенно кивнула - да. -Где остановить - Лена снизила скорость. Можно прямо здесь - тихо проговорила старуха. Лена резко остановила машину и несколько секунд глядела в спину уходящей в снежное месиво женщине - та даже не поблагодарила - вышла и всё. Как будто так и надо! Как будто Лена была обязана её везти! Она резко нажала на газ, на ходу отыскала в бардачке гигиенические салфетки и принялась остервенело тереть кожу сидения. Протёрла руки, скомкала и швырнула салфетку в окно, потянула носом воздух - стало намного лучше, но запах всё равно полностью не исчез. Больше никого не стану подвозить - решила она. Никогда. На улице вдруг резко перестал идти снег, как будто его выключили.

   Подъезжая к подворью монастыря, где должен был сегодня служить Давид, Лена уже почти успокоилась. Неприятное воспоминание о старухе-попутчице начало стираться, сглаживаться, уходить в прошлое как неприятный момент, о котором можно будет после рассказать подругам даже с некоторым юмором - вот, дескать какие бывают искушения.

   Она уже ставила машину на сигнализацию, как вдруг увидела какую-то женщину, явно деревенскую, с хозяйственной сумкой в руке. Та спешила прямиком в её сторону. А этой-то что ещё надо?! - снова накатило затихшее было раздражение. Небось, денег сейчас просить станет. Ну, правильно! - видит же, что машина дорогая, номера московские. Эх, как же они все... Простите - произнесла подходя к Елене крестьянка - вы не к отцу Давиду. Да-а - с недоумением протянула Лена. А что? Женщина протянула ей сумку - вот, передайте ему, тут молоко, только что подоила корову свою. Лена нерешительно протянула руку, взяла сумку - а что ему сказать, от кого это? Женщина улыбнулась - ну, скажите - пусть за Валентину помолится. Я передам - кивнула Лена. А чего вы сами-то ему не отдадите? Женщина вновь улыбнулась - да я так... ничего. Пойду я. Так вы передайте. Обязательно! - теперь уже Лена улыбнулась в ответ крестьянке. Та повернулась и пошла прочь по заметённому проулку.  Из-за туч неожиданно выглянуло яркое солнце и снег ещё недавно бывший таким злым и колючим засверкал вдруг мириадами блёсток. Крыши деревенских, деревья вокруг - всё стало вдруг каким-то ярким и праздничным. 

      Отец Давид вышел из маленького храма одним из последних. Вид у него после длинной службы был усталым, но умиротворённым. Лена ждала его на улице. Увидел её, широко улыбнулся. Она торопливо подбежала, поставила сумку с банкой на землю, сложила руки лодочкой - благословите! Ну, как добралась - отец Давид пытливо смотрел на своё чадо. Да, слава Богу - ответила Лена. С приключениями правда, но, в общем, всё нормально. Она вдруг вспомнила, подхватила с земли сумку с банкой молока - вам тут молоко передали. Женщина. Валентина. Просила помолиться за неё. Молоко? - отец Давид бросил быстрый взгляд на сумку - вези домой. Как домой?! - Лена удивлённо посмотрела на своего духовника. Так - вези домой. В одно горло я его пить не буду, а для братии монастыря этого всё равно мало - так что вези. Но, батюшка, мне не надо! Давид снова пытливо посмотрел на неё - не надо говоришь? Ну, точно - не надо! - Лена уверенно закивала головой. Или что? - везти? - Лена уже начала жалеть, что вообще взяла банку у этой непонятной Валентины - ну, правда - зачем она ей?! Давид снова улыбнулся - голодная, небось, с дороги? Поехали в монастырь - там сейчас как раз трапеза начинается - и он зашагал к своей старенькой "девятке" притулившейся у забора. На ходу обернулся, ну, чего ты замерла? Поехали! 

   Ехали разбитой лесной дорогой. Лена слышала, как злосчастное молоко отчаянно плещется и булькает в банке, когда джип переползает через колдобины. Только бы не пролилось на коврик - думала она. Запах потом ничем не выведешь. Запах! - снова вспомнилась та старуха. А ведь уже ничем и не пахнет! - подивилась Лена. Зря я беспокоилась, зря на бабку плохо думала. Вот и ещё один грех для исповеди. Надо будет Давиду рассказать эту историю - интересно - что он скажет.

   В монастыре отец Давид сразу повёл Елену в трапезную. Так у них было заведено - он всегда первым делом кормил её монастырской едой, а уж потом они шли на лавочку перед братским корпусом или в келью и там Лена рассказывала духовнику свои новости, расспрашивала как поступить в той или иной житейской ситуации. Но в этот раз всё было не так. Едва Лена допила монастырский компот, как Давид вдруг спросил её - поисповедаться не желаешь? Лена удивлённо подняла на него глаза, задумалась на секунду, но тут же согласно кивнула - можно.

    В храме, пока отец Давил надевал облачение и выкладывал на аналой Евангелие и крест, Елена лихорадочно перебирала в памяти все давние и недавние свои грехи, и набиралось их порядочно. Эх! - надо было на бумажечку всё записывать, как Давид учил - с досадой подумала Лена. Теперь вот многое упущу из виду. С чего же начать? - она призадумалась. В это мгновение в её кармане завибрировал телефон. Лена лихорадочно достала трубку, посмотрела на дисплей - опять звонила мама! Лена вслух раздражённо пробормотала - мама, потом. Мне сейчас очень некогда. Очень. Она вырубила телефон насовсем и сунула его в карман. Кто там? - услышала она вдруг голос Давида и подняла на него глаза. Да, мама чего-то всё звонит. И каждый раз не вовремя. Ну, так ответила бы, вдруг что важное? - Давил серьёзно посмотрел ей в глаза - я подожду. Да ничего, батюшка, я потом с ней свяжусь. У неё вечно какие-то дела, которые можно обсудить потом.  Ладно - Давид кивнул и указал на аналой - давай. Лена подошла к аналою и попыталась сосредоточиться, вспомнить свои промахи и ошибки, которые по церковному назывались грехами. Мысли разбегались, как тараканы по кухне. Она подняла вдруг глаза на отца Давида, улыбнулась - устали, небось вы, батюшка, про грехи наши всё выслушивать. Давид снова серьёзно посмотрел на неё и вдруг с грустной улыбкой произнёс - Если бы каялись, а то всё оправдаться норовят. Лена опять смутилась - не про неё ли это он сейчас? Нет, наверное, не про неё. Она же кается. Как положено. С самоукорением. Лена вспомнила наставления из книжки "Как подготовиться к исповеди" - и начала: согрешила гордыней, осуждением, нерадением о спасении, души, маловерием. Молюсь мало, помыслы всякие. Лена собиралась рассказать ещё Давиду о случае со старухой на дороге, но не решилась - вдруг подумает, что Лена решила оправдываться за мысли о попутчице. Вот, в общем, и всё - закончила она. Уверена? - Давид пытливо глядел ей в глаза. Лена нерешительно помялась - ну-у, ещё вот скоромное в пост ела - девчонки день рождения сотрудницы отмечали, неудобно было отказываться. А так, вроде, всё. Всё? Уверена? Ладно - о.Давид вздохнул, потом накрыл её голову епитрахилью и прочитал разрешительную молитву. Лена поцеловала крест, Евангелие и подставила руки лодочкой - благословите на добрые дела, батюшка, а у самой на душе почему-то беспокойно было - как-то не так прошла эта её исповедь. Как будто что-то важное не договорила, не вспомнила или упустила, а Давид почему-то не стал расспрашивать. Словом, облегчения на душе Лена не почувствовала и это её тревожило.

   Ночь Лена провела в старинной монастырской гостинице, которая отапливалась ещё допотопной кирпичной печкой и когда печь остыла, Лена порядком продрогла. Только под утро, кое как свернувшись калачиком под тощим одеялом, она забылась в коротком тяжёлом сне...

...Она шла сквозь метель по бесконечному заснеженному полю и твёрдо знала - Бог оставил её. Жизнь прошла, пронеслась в бессмысленной круговерти каждодневных суетных дел. Муж давно умер, а дети и знакомые забыли о ней. Все дела и заботы, которые когда-то представлялись ей чрезвычайно важными и наполненными глубинного, даже сокровенного смысла оказались теперь пустыми миражами. Она знала, что не дойдёт сегодня до дома - она совсем ослабела, ей было холодно и невыносимо одиноко. Но смерть не страшила её. Она даже ждала, что вот-вот упадёт, наконец, обессиленная и холод принесёт ей желанный покой. Покой! Больше всего она желала покоя, но почему-то знала, что даже "там" его не будет. Она хотела заплакать, но слёз не было. Позвать на помощь? Никто не придёт. Никто. Даже Он. Она давно уже перестала молиться Ему и просить Его о милости. Почему? Даже себе она не смогла бы этого объяснить. Ноги уже не слушались и не было сил, да и желания идти туда, где никто не ждёт. Совсем никто. И тут ей вдруг стало страшно. Не может такого быть! Нет, я так не хочу! Я хочу чтобы всегда была молодость и здоровье! Сила и радость! Счастье от того, что ты кому-то нужен, кто-то ждёт тебя и верит, что однажды ты придёшь и припадёшь к нему всем телом, всей душой! Без остатка! Господи! Я так этого хочу! Она закричала и даже во сне почувствовала, что этот крик вдруг вырвался из её груди и понёсся куда-то вверх - в круговерть снежного месива над головой... В следующую секунду она увидела, как из снежной пелены показались фары какой-то машины. Она подняла руку и та остановилась. В машине было тепло, а за рулём сидела симпатичная молодая женщина. Садитесь, - услышала она мелодичный нежный голос, забралась в салон, поёрзала, устраиваясь поудобнее, ощущая неловкость от своего нелепого и жалкого вида и... проснулась.

    Лена быстро умылась ледяной водой из алюминиевого рукомойника и растерла лицо жёстким вафельным полотенцем. Стало чуть теплее. Дурацкий сон не шёл из головы. Лена раздражённо мотнула головой - забыть! Выглянула в маленькое заиндевелое оконце - морозно на улице. Лена поёжилась - бр-р! 

    Лучше всего было молоку, которое стояло тут же на окне в комнатушке. Она с раздражением посмотрела на банку - и не выльешь ведь, а ехать ещё почти двести километров! А, может, оно уже скисло? - с надеждой подумала Лена, открыла крышку и сделала маленький глоток. Молоко было наисвежайшим и замечательно вкусным. Именно таким, каким и должно было быть настоящее деревенское молоко.

   После утренней службы Лена ещё немного пообщалась с отцом Давидом, который грел машину, чтобы ехать в отдалённый скит по делам, напоследок ещё раз спросила его - батюшка, там молоко у меня, ну, это вчерашнее. Может, оставить его здесь в монастыре на кухне? Давид вдруг снова как-то серьёзно посмотрел на неё, как будто она задала ему глупый или неуместный сейчас вопрос и тихо произнёс - как хочешь. Потом они попрощались и глядя вслед потрёпанной "девятке" своего духовника, скакавшей по ухабам лесной дороги, Лена вдруг отчётливо поняла, что эта встреча с ним была последней...

   Тяжёлый джип нёсся по шоссе в Москву расталкивая тупой мордой заряды колючего снега. Погода испортилась как всегда неожиданно. Когда Лена выезжала из монастыря светило яркое зимнее солнышко, но скоро небо вдруг затянули серые низкие тучи и пошёл снег. Яростные порывы ветра силились сбросить двухтонную машину с дороги и Лена, вцепившись в руль обеими руками, парировала удары стихии, чтобы не угодить в кювет или не выскочить, не дай Бог, на встречку. Неожиданно зазвонил телефон. Лена бросила взгляд на дисплей - опять мама! Ну, неужели нельзя потерпеть до Москвы, чтобы поговорить в спокойной обстановке, мама?! - Лена, наконец, решительно протянула руку, нажала на клавишу и чуть резче, чем следовало, начала - да, мама, ну, что там у тебя случилось?! Тихий голос матери почему-то был отчётливо слышен, несмотря на завывания ветра за окном и гул мотора - здравствуй, дочка. У тебя всё в порядке? Ничего не случилось? Я два дня подряд звонила тебе. У меня всё хорошо мама! Я не могла говорить - прости! Я сейчас еду в Москву - у тебя что-то срочное? Не знаю - мать на несколько секунд замолчала, а потом вдруг таким же ровным и спокойным голосом произнесла - помнишь, я была в нашей поликлинике на той неделе? Сегодня пришли анализы, У меня - рак. Четвёртая стадия. Оперировать уже поздно. Сердце Лены вдруг тяжко бухнуло и упало на секундочку куда-то в живот. Потом снова забилось - резко и тревожно. Лена на время выпала из привычной реальности. Только мамин голос и ощущение страшной, непоправимой беды. Как, мама?! - этого не может быть! Мы же ездили к Игорю Евгеньевичу в его медцентр, консультировались! Всё было в полном порядке. Он же сказал, что тебе просто надо слегка отдохнуть, попить витаминчиков! Голос Лены осёкся - она  не знала, что ещё сказать. Мама таким же ровным голосом продолжала говорить - я о многом передумала за эти два дня. У меня есть только вы с Симкой, и Сашка ещё... Он, кстати уже второй день не пьёт...как только узнал - мама вдруг замолчала.  Мама! Мамочка, я заеду к тебе, слышишь? Я примерно через два часа буду в городе и заеду к тебе. Ты дома? Никуда не уходи, слышишь?! Дождись меня. Мы ещё раз всё перепроверим. В этой дурацкой районной поликлинике могли сто раз ошибиться. Да и наверняка ошиблись! Ну, я им! Я их тогда по судам затаскаю! - Лена сердито стукнула кулачком по рулю. Тихий голос мамы снова зазвучал в трубке телефона: они не ошиблись, дочка. Я уже была у твоего Игоря Евгеньевича. Он подтвердил диагноз. Но, мама!... - Лена не знала, что ещё можно сказать. Мать прервала её. У меня к тебе просьба, Ленуська - врачи сказали, что мне нельзя, но... теперь уже всё равно. Ты же сейчас где-то там за городом? Я очень прошу тебя, если у тебя будет такая возможность - ну вдруг? Привези мне, пожалуйста, немножко деревенского молока... Да, мамочка, хорошо - вмиг одеревеневшими губами прошептала Лена. Она вдруг поняла о чём самом главном не сказала отцу Давиду на исповеди - из её сердца ушла любовь. Давно. Лена остановила машину на обочине, невидящими, заплывающими от слёз глазами отыскала банку с молоком, мирно стоявшую за сиденьем, ткнулась лбом в тёплый руль и горько-горько, как в детстве, заплакала.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Присоединяйтесь к обсуждению

Вы можете опубликовать сообщение сейчас, а зарегистрироваться позже. Если у вас есть аккаунт, войдите в него для написания от своего имени.

Гость
Ответить в тему...

×   Вставлено в виде отформатированного текста.   Вставить в виде обычного текста

  Разрешено не более 75 эмодзи.

×   Ваша ссылка была автоматически встроена.   Отобразить как ссылку

×   Ваш предыдущий контент был восстановлен.   Очистить редактор

×   Вы не можете вставить изображения напрямую. Загрузите или вставьте изображения по ссылке.